Екатерина ШульманИлья Питалев / РИА Новости
В конце декабря в екатеринбургском Ельцин Центре прошла финальная лекция цикла «Будущее России в развивающемся мире», в которой политолог, доцент Института общественных наук РАНХиГС Екатерина Шульман рассказала об итогах трансформации общества за последние четыре года — с момента присоединения Крыма, и о том, в чем оно кардинально разошлось с действующей властью. По ее мнению, главным в 2018 году стали даже не какие-то события, а сама трансформация общественного сознания, которое за эти годы стало толерантнее к протестам, изменило свое отношение к «сильному государству» и стало гораздо больше заботиться о свободе слова и сотрудничестве с «внешним миром». Znak.com публикует конспект лекции.
О новых ценностях — традиционных и не очень
Если мы посмотрим всемирную карту ценностей по Роберту Инглхарту (отражает то, насколько люди разделяют традиционные и индивидуальные ценности, а также ценности выживания и самовыражения — прим. ред.) и будем смотреть динамику за последние 20 лет, мы увидим, что за эти годы у нас Российская Федерация съехала сверху вниз. Когда эти опросы только начинались, мы были сверхатомизированным социумом. Сейчас мы немного съехали ближе к «традиционным ценностям». Но надо понимать, что это не в том смысле «традиционные ценности», о котором нам говорят по телевизору, — и в нашем случае это, скорее, позитивный процесс. Это процесс преодоления постсоветской социальной атомизации, развитие навыков общения и совместного действия. Нам по этой оси можно еще пониже уйти.
И далее мы с вами немножко, не так быстро, как нам бы хотелось, движемся слева направо, по оси от ценностей выживания к ценностям самовыражения. Когда исследования только начинались, мы с вами были совершенно помешаны на ценностях безопасности, что понятно. Мы до сих пор остаемся очень близки к нему, и с нами тут страны гораздо более бедные, чем мы: все остальные ушли далеко-далеко. Это не выбор между плохим и хорошим, тут не так все однозначно. Но тем не менее мы видим, что страны, ушедшие к правому краю, более развитые, более образованные, с более высоким уровнем жизни.
Мы с вами — секулярный социум, нерелигиозное общество с низким уровнем межличностного доверия (и это одна из наших бед).
Если вы спросите социологов, они скажут, что россияне доверяют только «лично знакомым»: низкий уровень доверия к общественным институтам, представление о том, что большинству людей доверять нельзя, ощущение внешнего мира как враждебного. В этом отношении наблюдаются некоторые изменения. Растет число связей, людей, которых мы считаем лично знакомыми. Эти новые знакомые — знакомые по соцсетям, интернету, чатам, группам. Они воспринимаются как лично знакомые и им готовы доверять: они являются источником информации и примером поведения. При этом доверие к государственным институтам не только не растет, но и снижается.
Это все дает некий базис для процессов, которые мы увидим в дальнейшем, и должно предохранить вас от представлений о российской «традиционности». На кого мы, кстати, с вами похожи — это Китай. Такие же индивидуалисты, приверженцы потребления, очень секулярное атомизированное общество с низким уровнем доверия. Это, кстати, прекрасное наследие тоталитарных политических моделей: оно выпускает таких вот людей в мир. Как это часто бывает с тоталитарными моделями, практика полностью противоположна декларации. Под разговоры о коллективизме воспитывается одинокий, недоверчивый человек с отбитыми социальными навыками. Мы, по счастью, с вами за прошедшие 25 лет эти социальные навыки приобретаем. И по целому ряду параметров у нас действительно все неплохо выглядит — не по уровню, но по тенденциям. И этим мы обязаны не каким-то государственным усилиям, не благодеяниям партии и правительства, а связям между людьми. Несмотря на усиливающийся государственный прессинг, люди учатся работать вместе. Создаются некоммерческие организации, государство их пытается травить дустом, но пока не получается. Люди тренируют в себе ненасильственный добровольный навык взаимодействия с разными аудиториями. Оглядываясь назад, мы даже не можем себе представить, до какой степени советский человек был этих навыков принудительно лишен.
О политических приоритетах
Роковой 2014 год повлиял на нас с вами не так, как мы думаем. Были поверхностные очевидные признаки «сплочения вокруг флага»: рост рейтингов власти, уровня доверия и некоторая ажитация. Люди испытали национальный подъем, гордость, а дальше — страх, панику и ожидание ядерной войны. Уже осенью на них упали экономические последствия всего этого фестиваля и они испытали спектр других эмоций. Теперь выясняется, что эффект сплочения сыграл свое, его эффект был исчерпан и повышение пенсионного возраста нанесло ему решающий удар.
«Роковой 2014 год повлиял на нас с вами не так, как мы думаем»Znak.com
Важно понять, что эмоциональное возбуждение 2014 года сыграло свою роль в ускорении процессов, которые шли и без этого. Люди взволновались по общественно-политическому поводу, и это сыграло против ведущейся последние годы политики деполитизации, когда всем говорили: «Политика — это грязное дело, не надо в это лезть, займитесь там чем-нибудь». Тут фокус на такого рода проблемы направился. Чем государство ответило? Оно сказало: «Смотрите телевизор, мы вам такое там покажем!» И показало. Но с середины 2016 года это людей перестало удовлетворять.
В октябре институт социологии РАН опубликовал исследование Белановского, Дмитриева и Никольской о том, на каких ценностях должно строиться будущее. Тут надо смотреть динамику: растет запрос на социальную справедливость, на 10% за четыре года вырос запрос на права человека, демократию и свободу самовыражения — и это много. Традиционализм теряет позиции почти так же стремительно, как их приобретает демократия. Идея о власти, которая должна наводить порядок, где была там и осталась. Открытость внешнему миру не сильно, но прибавилась, немножко растут либертарианские идеалы и этнонационалистический запрос.
Кроме того, что это интересно в цифрах, это интересно самим раскладом наиболее популярных ответов на вопросы социологов. Это [практически готовый] перечень партий или кандидатов. Есть запрос на «левую» партию социальной справедливости, есть лоялистское ядро (великодержавность и национализм) — около 35%, которые результаты выборов и показывают до начала конкурса «умелые ручки». Либертарианская партия, партия за международное взаимодействие, партия традиционных ценностей — 27%. Что характерно? Ни одной из них не существует. Более или менее представлены в нашем мире партия «великодержавников» и за сильную власть. Не существует никакой партии за социальную справедливость — КПРФ эту функцию не выполняет, хотя ей ее навязывают избиратели, насильно голосующие за нее, несмотря на все ее сопротивление. Никакой либеральной партии нет и в помине, партии евроинтеграции не то, что нет, а это уже чуть ли не проходит по статье «государственная измена». Националисты и либертарианцы в публичном пространстве не представлены, и даже нет партии, которая бы отождествляла РПЦ. Ничего этого не существует: запрос есть, а предложения нет.
Если спрос предложение не рождает, значит это предложение запрещается искусственно. Необходимы нормы административного контроля и репрессий для того, чтобы держать политическое пространство в том противоестественном виде, в котором оно находится.
О запросе на перемены
Что для людей является проблемой? Образование и здравоохранение — тема тем, которую люди считают важной. Есть рост страхов, касающихся снижения уровня жизни. Все игры со статистикой не дают никаких осязаемых результатов. По итогам 2018 года роста реальных располагаемых доходов у нас не насчитывается, хотя крутили и так, и так. Все, чего удалось добиться, — смутные колебания вокруг нуля. Рост зарплат фиксируется, роста доходов нет, что связано с увеличением количества обязательных платежей. Страх перед дальнейшим расширением НАТО на Восток снижается, хотя 41% респондентов опасались этого в 2014 году, что сложно себе представить.
Еще одна вещь — запрос на перемены. Здесь мощь госпропаганды сыграла немного против себя. Они рассказывали по телевизору, что мы посадили своего человека американским президентом, победили несколько раз ИГИЛ, освободили и отстроили Пальмиру. Все было исключительно прекрасно. И у людей сформировалось впечатление, что сейчас, когда все это достигнуто, власть оборотится и будет так же успешно действовать, как на внешнеполитических фронтах. Когда этого не произошло, да еще и пенсии отобрали, люди впали в фрустрацию. Что здесь важно? Люди стали хотеть более решительных и быстрых перемен и меньше хотеть незначительных изменений. В 2017 году число людей, которые хотят перемен, впервые превысило сторонников стабильности и с тех пор растет вверх. Перемены какого рода люди себе представляют? Исследование Высшей школы экономики: 58% полагают, что мы должны как-то экономически развиваться.
Внешняя политика, которая была главным базисом одобрения действующей власти, стала восприниматься как пассив, как обуза, как источник расходов и некая причина низкого уровня жизни.
По целому ряду опросов и исследований понятно, что любой разворот в сторону внешнего мира будет встречен национальной эйфорией.
Пример того, какова может быть эта эйфория, мы наблюдали этим летом, во время матчей ЧМ по футболу. После лета графики отношения к странам Евросоюза, США и даже Украине — все поползли вверх. Люди стали лучше относиться вообще ко всем иностранцам. Не потому, что им показали иностранцев, которых они не видели. Им немножко разрешили побыть самими собой, приподняли государственный пресс. Люди испытали эту самую эйфорию, что они могут вернуться в свое естественное состояние, состояние открытости внешнему миру. И как только в нашей внешней политике будут какие-то такого рода шаги — это будет воспринято с общенациональным ликованием.
О долгах государства перед людьми
Все предыдущие 25 лет основная претензия к власти звучала следующим образом: власть недостаточно сильна и она не наводит порядок. Требование порядка закрывало все остальные требования. Этот базовый запрос меняется на запрос на справедливую власть, которая будет относиться к людям с уважением. Сейчас главная претензия к власти — то, что она людей не уважает. Это очень удивительный запрос: считается, что поклонение сильной руке — это некая несущая колонна русского политического сознания, что это самое главное, что у нас тут есть. Если с этим начинает что-то происходить, то с нами происходят удивительные вещи. А судя по всему, оно происходит.
Что это за справедливость такая? [По исследованию РАН], государство должно защищать всех малоимущих, адресно помогать тем, кто ситуативно попал в трудное положение.
То есть все-таки государство «должно».
Это продолжающаяся мысль, она никуда не уходит. Но патерналистское сознание меняется, разворачивается как-то иначе. Люди по-прежнему полагают, что государство много чего должно, чего оно не делает, но эта долженственность изменяется. [Если опираться на результаты опросов, ] оно должно обеспечить справедливую оплату труда, здравоохранение и материально поддерживать граждан напрямую. А вот образование люди продолжают считать своей собственной обязанностью, что интересно. У этого есть и оборотная сторона: людей сильно раздражает, если в образование начинает вмешиваться церковь или государственная идеология. Ориентируясь на себя, представители власти воображают, что практикующие православные просто населяют Российскую Федерацию. На самом деле это не так — и в особенности появление церкви в школе вызывает у людей довольно сильное раздражение.
О молодежи и протестах
О молодежи. Мы не фиксируем ценностного конфликта нынешних 20-летних с 40-летними. Дети не желают конфликтовать с родителями. Такой конфликт есть у тех, кому сейчас 40-45, с их родителями. Поколение 60+, которое занимает верхние этажи бюрократической пирамиды, со своими детьми имеют конфликт. А вот их дети со своими детьми в хороших отношениях. Поэтому когда мы говорим о «молодежном протесте» — это не протест против родителей. Что с ней происходит? Чем моложе демографическая страта, тем ниже уровень доверия телевидению, ниже уровень его потребления. И до этого люди смотрели не с целью доверия ему — они смотрели его как некий рупор власти. Люди считали, и небезосновательно, что телевизор — это голос условного Кремля. Поскольку люди зависят от власти, им важно знать, что там у них на уме. Поэтому возникло специфическое российское явление, которое приходилось неоднократно объяснять иностранным исследователям: смотрительность высокая, а доверие низкое. Люди не верят, но считают нужным быть в курсе. После 2016 года здесь что-то сломалось. При этом телевизионная аудитория стареет опережающими темпами. Еще пару лет назад это была аудитория 45+, сейчас это уже 55+, 60.
Znak.com
Молодые люди нынешних годов чувствуют себя счастливее, чем их сверстники 5 лет, 10 лет, 15 лет назад. Уровень счастья для молодых растет, уровень религиозности снижается. Самое религиозное поколение у нас — люди 50-х годов рождения, чем моложе — тем меньше этот процент. Опять же за исключением: речь идет о православии, с исламом все наоборот. Там советские люди меньше включены в соблюдение религиозных практик, чем молодые. Это один из разрывов между «основной» Россией и «исламской» Россией. Это не признак конфликта цивилизаций или будущей гражданской войны: страна большая, все живут вместе, привыкли жить вместе. Но это полезно знать.
Протестные настроения среди молодежи не выше, чем у 40-летних. В середине 2017 года произошло тихое, но социологически значимое событие: «нормализация протеста». Протестная активность стала восприниматься как нормальная и не подлежащая обязательному государственному запрету. Это не коррелирует напрямую с собственной готовностью участвовать в протестах, но это означает, что «страх перед Майданом» перестал быть эффективным пропагандистским инструментом.
Это то, почему новая его итерация — «вы что, хотите, чтобы было как в Париже?» не будет успешной. Не говоря уже о том, что русского человека пугать Парижем как-то странно.
Люди перестали полагать, что протесты страшны сами по себе. При этом мы видим низкий уровень агрессии, в том числе и по отношению к власти. Мы довольно мирный социум, при всей нашей репутации кровожадных психопатов. К сожалению, мы по-прежнему продолжаем убивать друг друга охотнее, чем положено при нашем уровне образования, урбанизации и экономического развития, но кривая насильственных преступлений у нас все-так идет вниз, как и во всем мире.
Об отношении к власти и госпропаганде
Уровень раздражения по отношению к власти, напротив, высокий. Как сказала социолог Анастасия Никольская в своем интервью, роман общества с нынешней властью закончен. Судя по всему, это правда. Следует ли за этим немедленная трансформация по насильственному сценарию? Нет, не следует. Никогда не следует преуменьшать силу инерции, а также возможность тех, кто владеет ресурсами, продолжать владеть ресурсами. Но не видеть этого меняющегося общественного настроения тоже нельзя. Люди стали голосовать иначе, и теперь каждая выборная кампания будет проблемной. Пенсионная реформа в этом смысле была гениальным политическим ходом: видимо, после тех изменений, которые были внесены поправками, если верить минэкономики, — экономический эффект реформ будет нивелирован, выгоды для бюджета мы не извлечем. Но удар по отношению народа к власти нанесен такой, что его ничем не изгладишь. Это гениальная внутренняя политика, когда ты одновременно и экономических целей своих не достигаешь, и рейтинг свой обваливаешь.
Znak.com
Многие социологи и политологи пытаются сформулировать сейчас новый общественный запрос. Та картина, которую мы попытались с вами общими штрихами нарисовать, пока не укладывается в какой-то запрос.
Мы видим ожидание стремительных, решительных и полномасштабных изменений. Каких изменений, куда? Непонятно.
Доверие власти низкое, доверие СМИ низкое. Я не люблю исторические аналогии, но в этом месте запрос на разговор о внутренней политике, о том, что вообще с людьми происходит, похож на конец 80-х. Система пропаганды перестает хоть как-то отвечать на общественный запрос. Трудно не догадаться, что нет запроса на разговор об Украине, да? Трудно не догадаться, что Сирия всех раздражает. Трудно не догадаться, что президент Трамп не есть герой грез россиян. При этом эта машина пропаганды смотрит, как тает, стареет и клонится к гробу ее аудитория, — и ничего не делает.
О ностальгии по СССР
По последнему опросу Левады, 66% населения России считают отрицательным событием распад Советского Союза. Это не совсем ностальгия, это можно понять как то, что после распада стало хуже жить и так далее. Что в этой цифре? Мы — социум, немного повернутый на мифологизированном прошлом. Великое прошлое, реальное или воображаемое, в некоторой степени разворачивает голову назад. Если вам ход прогресса принес электричество, канализацию и пенициллин, вы больше будете верить в ценности самореализации. Тут вы видите, что раньше явно было хуже, чем сейчас. А если вы считаете, что в прошлом у вас был Золотой век — и мы тут не одиноки, то же самое есть в Турции, в Египте и даже в США пытаются на этом спекулировать, — это заставляет вас жить мыслями в былом. Это не очень здорово, это не сильно хорошо само по себе.
Кроме того, давайте разуем глаза и увидим, что у нас уже много лет идет пропаганда Советского Союза как лучшего места для жизни, и советского времени — как идеального. Это одна из основ властной легитимности. Началось это, по-моему, в 1996 году, когда впервые спели «Старые песни о главном». Сейчас кажется довольно диким, как можно было в 1996 году брать «Кубанских казаков», музыкальную оперетту о голоде в тех местах, где люди ели друг друга, и сделать из нее еще одну веселую оперетту. А начиная с 2010-х годов у нас еще пропагандируют Иосифа Сталина — государственными ресурсами, государственными методами. Это объективно наблюдаемый факт. Едут на том, что едет, — и этот элемент в этих 66% тоже есть.
Znak.com
Время проходит. Те, кто помнит СССР, сменяются на тех, кто его не помнит, и для кого-то произведения советской пропаганды действительно рассматриваются как исторические источники. Да, кто сумел, уничтожив все альтернативные голоса застолбить себе место в культурном пространстве, тот действительно может победить смерть. Парадоксальным образом тут есть еще один тренд. Запрос на «справедливый социализм» популярен среди молодых. Одновременно они те, кто не помнят советской жизни, в особенности в ее позднем этапе. Из этого не следует, что, когда нынешние 20-летние войдут в возраст политической зрелости, они начнут нам этот Советский Союз восстанавливать. Нужно смотреть, что совпадает с большими трендами. Совпадающее с ними будет двигаться, не совпадающее — уйдет, как бы оно ни доминировало в общественном пространстве. Но за этими вещами нужно следить, потому что тут есть социальная почва.
Есть ли сейчас политическая сила, которая отвечает запросу общества на перемены? Нет.
Партии нет, потому что ее нельзя зарегистрировать. Предложения на запрос нет, потому что запрещено. В рамках ответа на возникающий дефицит возникает «черный рынок», и в роли глобальной барахолки выступает интернет-пространство. Там у нас есть разнообразные площадки, каждый кто во что горазд собирает себе сторонников. Как только административный прессинг станет немножко полегче, мы увидим фейерверк активности и креативности, потому что запрос есть такой, что закрученные гаечки немного потряхивает. Давление снизу большое, и это давление именно в сторону легального политического участия, а не в сторону насильственного протеста. Вообще, такой народ заслуживает больше, чем он получает за такое в высшей степени сознательное и законопослушное поведение.
Эпилог: какой должна быть власть?
Может быть, самое не дающее душевного покоя осознание — это осознание того, что не такие значительные, не такие радикальные изменения нужны для того, чтобы качество нашего госуправления серьезно повысить. Есть что-то утешительное в том, чтобы думать, что у нас тут какая-то безнадежно больная система, в которой только после полного слома можно восстановить что-то новое. Эта мысль кажется плодом трезвого реализма, хотя на самом деле она самоуспокоительная. Если ты веришь, что у нас тут кровавый фашизм или 37-й год, то это освобождает тебя от необходимости действия. Но если ты знаешь — как знают те, кто был внутри этой системы или находится рядом с ней, — что на самом деле гайка не докручена на полтора оборота и что многие из тех вещей, которые портят людям жизнь, не являются ни сущностными, ни обязательными, ни наследием веков и их легко можно поправить, и что эти расходы, жертвы и потраченное время совершенно напрасны, — вот от этого можно сойти с ума.
Мы отличаемся от СССР, мы пользуемся преимуществами капиталистической экономики — хотя наша модель, «монополистический капитализм», очень неприятна для жизни — и хотя бы декоративных, но демократических институтов. Какое-никакое разделение властей, хорошая Конституция. Нам не нужно устраивать выдающуюся революцию, чтобы улучшить нашу жизнь. У нас действительно низкое качество госуправления, но оно неадекватно низкое относительно нашего уровня общественного развития. Мы — базово здоровый социум. Мы городская страна: 74,4% наших сограждан живут в городах. У нас уровень грамотности 99%, больше половины населения имеет образование выше среднего. В этом смысле мы на уровне Израиля и Канады. Большинство наших сограждан заняты не физическим трудом. У нас даже количество тюремного населения снижается. Мы могли бы иметь политическую систему, которая гораздо более адекватна нам, без революционных потрясений жить гораздо лучше. Власть должна быть адекватна обществу, а общество не требует ни массовых репрессий, ни контроля за публичным пространством, ни цензуры, ни запрета на митинги — ничего этого не нужно. Этого просто не надо.
Один из немногих плохих параметров у нас — рост заболеваемости ВИЧ. Минздрав нам на это говорит, что у нас рост выявляемости, что мы стали диагностировать очень хорошо, но у нас на самом деле плохая ситуация за счет гетеросексуального городского населения. Это ни наркотики, ни что-то еще. Есть набор приемов, который позволяет остановить распространение болезни, они работают в любой африканской стране, они все известны и понятны. При этом количество подростковых беременностей и абортов снижается. То есть госполитика с ее запретом на половое просвещение и попыткой заменить его Петром и Февронией губит жизни молодых людей абсолютно ни для чего. Люди становятся жертвами тенденции, которая им не соответствует. Они не ведут себя так, чтобы с ними что-то случилось, — это государство так устраивает. И вот так в очень многом. Это очень сильно бесит, когда это начинаешь понимать.
На самом деле простое соблюдение Конституции и откручивание назад репрессивных реформ 2012-14 годов даст нам безо всяких перспектив массового мордобоя и больших жертв гораздо более адекватную политическую систему. Люди хотят, чтобы их выслушали, люди хотят политического участия, политической конкуренции. Они хотят выходить на митинги и не получать по голове от Росгвардии, они хотят ходить на выборы и видеть в бюллетенях кандидатов, которые их представляют. Люди хотят партийную систему, которая адекватна их запросам, люди хотят публичную сферу, в которой обсуждается то, что им кажется важным, а не «преступления киевской хунты», совершенные в каком-то там году.
Мы ближе к норме, чем мы сами о себе думаем. Наши представления о катастрофическом будущем основаны ни на чем. Апокалиптические ожидания, которые тоже, конечно, имплантируются государственными СМИ, не находят себе подтверждения в действительности. Из этого не следует, что ничего плохого с нами не случится. Может случиться — и это будет еще обиднее, потому что это тоже будет ни почему, на пустом месте и ни для чего. А могло бы быть все иначе и гораздо лучше.
Источник: